рубрика дизайн Но отчего же он такого цвета?

Не оттого ли, что «был я сахарный, медовый, аметистовый» — и это сладчайший номер «Московского наследия» из всех когда либо являвшихся на свет, хотя бы даже из-за слова «интерференция» на обложке?

Или, например, потому что, хоть и «ни пурпурный рубин, ни аметист лиловый, ни наглой белизной сияющий алмаз», но ведь и «пурпурный рубин» (с некоторой, впрочем, натяжкой) и «темно-зеленый изумруд» уже были — в 18-м и 17-м номерах журнала соответственно, и теперь нужно выбирать между аметистом и алмазом, но черт его разберет, как же печатать алмаз, каким пантоном — и остается лишь аметист?

А может быть оттого, что мы не смогли уберечь себя от лаковицы аметистовой, которая на самом деле «аметистовый обманщик», the last amethyst deceiver из известного музыкального произведения, пусть и оказавшейся на поверку самым обычным грибом безо всяких волшебных свойств?

Или потому, что

The twilight turns from amethyst
To deep and deeper blue

а потом наоборот, но на самом деле точно также —

The twilight turns to darker blue
With lights of amethyst

— и это означает, что следующий номер, который мы увидим лежащим в изящных, специально спроектированных для нашего немаленького журнала стойках, будет цвета неба сразу после захода солнца (это неправда, он будет желтым)?

Навряд ли мы когда-либо узнаем.