рубрика дизайн В раю обязательно должны быть апельсины; я вспоминаю итальянские сказки из сборника с красивой обложкой в необарочном ироническом духе позднесоветской иллюстрации (вроде бы там была изображена какая‑то карта, а поверх карты название — разумеется, в картуше!), и постоянное присутствие апельсинов в этих сказках. В обыденной жизни апельсинов почему‑то было мало (вкусных), но был ужасный этот восстановленный апельсиновый сок из тетрапаков. Заодно с соком — страшилки про картошку, добавленную в сок на демонических виммбильдановских фабриках в качестве «мякоти»; и кстати о мякоти — присной памяти заказчик белобрысый Дима на «жигулях», которого материализовала однокурсница Маша; Дима на «жигулях» делал этикетку подсолнечного масла прямого отжима совсем занедорого, методом термоусадки, любимейшим; Дима был похож на фантасмагорического путти, выросшего до размеров гориллы; Дима хотел, чтобы в желтых потоках масла плескались и резвились друзья: помидорка, картофан, огурчик — как бы как в йогурте, но в масле прямого отжима; примерно так выглядит ад — впрочем, не только так, ад многообразен. Кичливые ребята навроде любителей ирландского виски «Джемесон» рассказывают немного щекотные анекдоты про то, как скучно и занудно в раю, но адское веселье всегда должно быть немного сдобрено подсолнечным маслом прямого отжима, и это печальнее, чем жар сковороды.

Я совершенно точно могу сказать, как выглядит мой персональный рай, и в нем действительно не больно‑то весело. Райская строгость моего одиночества на флорентийских холмах (рай находится примерно там) была вполне анекдотично-занудна: запах апельсинов, поднимающийся вверх, остриженные кусты и несколько лавочек в розовом саду, влажный вечерний воздух; сонмом ангелов же в наушниках моего тогдашнего черного алюминиевого айпода выступали еретические coil.

Райский сад был не самой основной идеей для обложки номера PRM про чудо, однако же самой навязчивой. Сначала мы с Дашей сделали вариант в стиле любимейшего Der Orchideengarten — с огромными цветами в ночном саду, светлячками и ощущением жизни более декадентной, чем любой vanitas; однако же потенция гниения, заключавшаяся в этом варианте, была очевидно сильнее чуда, и мы сделали историю про райский сад, позаимствовав из сада ночного пару птичек и одного светлячка.

Замечательный польский художник Ян Леница в статье 60‑го кажется года для журнала Graphis (пишу по старой памяти) определял польский плакат как плакат «поэтичный», и вокруг леницевского высказывания я пытался выстроить всю свою диссертацию про польскую плакатную школу. Моя нелепая попытка объяснить эту самую поэтичность предсказуемо была обречена на полный провал (диссертацию я, впрочем, все равно защитил). Однако же сама возможность протащить эту самую поэтичность сквозь игольное ушко нашей денежно-инженерной профессии все еще оправдывает для меня занятие ею.